Ольга Берггольц
* * *
Начало поэмы
…Всю ночь не разнимали руки,
всю ночь не спали мы с тобой:
я после долгой, злой разлуки
опять пришла к тебе — домой.
Мы говорили долго, жадно,
мы не стыдились слез отрадных, -
мы так крепились в дни ненастья…
Теперь душа светла, мудра,
и зрелое людское счастье,
как солнце, встретит нас с утра.
Теперь навек — ты веришь, веришь?
любовь одна и жизнь одна…
…И вдруг стучит соседка в двери,
вошла и говорит: — Война! -
Война уже с рассвета длится.
Войне уже девятый час.
Уж враг за новою границей.
Уж сотни первых вдов у нас.
Войне идет девятый час.
И в вечность канул день вчерашний.
Ты говоришь: — Ну как? Не страшно?
— Нет… Ты идешь в военкомат? -
Еще ты муж, но больше — брат…
Ступай, родной… И ты — солдат,
ты соотечественник мне,
и в этом — все.
Мы на войне.
1941
Издание: Ольга Берггольц. Стихи и поэмы. Л.: Советский писатель, Лен. отд-е, 1979.
Сестре
Машенька, сестра моя, москвичка!
Ленинградцы говорят с тобой.
На военной грозной перекличке
слышишь ли далекий голос мой?
Знаю — слышишь. Знаю — всем знакомым
ты сегодня хвастаешь с утра:
— Нынче из отеческого дома
говорила старшая сестра. -
…Старый дом на Палевском, за Невской,
низенький зеленый палисад.
Машенька, ведь это — наше детство,
школа, елка, пионеротряд…
Вечер, клены, мандолины струны
с соловьем заставским вперебой.
Машенька, ведь это наша юность,
комсомол и первая любовь.
А дворцы и фабрики заставы?
Труд в цехах неделями подряд?
Машенька, ведь это наша слава,
наша жизнь и сердце — Ленинград.
Машенька, теперь в него стреляют,
прямо в город, прямо в нашу жизнь.
Пленом и позором угрожают,
кандалы готовят и ножи.
Но, жестоко душу напрягая,
смертно ненавидя и скорбя,
я со всеми вместе присягаю
и даю присягу за тебя.
Присягаю ленинградским ранам,
первым разоренным очагам:
не сломлюсь, не дрогну, не устану,
ни крупицы не прощу врагам.
Нет. По жизни и по Ленинграду
полчища фашистов не пройдут.
В низеньком зеленом полисаде
лучше мертвой наземь упаду.
Но не мы — они найдут могилу.
Машенька, мы встретимся с тобой.
Мы пройдемся по заставе милой,
по зеленой, синей, голубой.
Мы пройдемся улицею длинной,
вспомним эти горестные дни
и услышим говор мандолины,
и увидим мирные огни.
Расскажи ж друзьям своим в столице:
— Стоек и бесстрашен Ленинград.
Он не дрогнет, он не покорится, -
так сказала старшая сестра.
12 сентября 1941
Первое письмо на Каму
Я знаю — далеко на Каме
тревожится, тоскует мать.
Что написать далекой маме?
Как успокоить? Как солгать?
Она в открытках каждой строчкой,
страшась и всей душой любя,
все время молит: «Дочка, дочка,
прошу, побереги себя…»
О, я любой ценою рада
тревогу матери унять.
Я напишу ей только правду.
Пусть не боится за меня.
«Я берегу себя, родная.
Не бойся, очень берегу:
я город наш обороняю
со всеми вместе, как могу.
Я берегу себя от плена,
позорнейшего на земле.
Мне кровь твоя, чернее в венах,
диктует: Гибель, но не плен!
Не бойся, мама, я не струшу,
не отступлю, не побегу.
Взращенную тобою душу
непобежденной сберегу.
Не бойся, нет во мне смятенья,
еще надолго хватит сил:
победоносному терпенью
недаром Ленин нас учил.
Не бойся, мама, — я с друзьями,
а ты люби моих друзей…»
…Так я пишу далекой маме.
Я написала правду ей.
Я не пишу — и так вернее, -
что старый дом разрушен наш,
что ранен брат, что я старею,
что мало хлеба, мало сна.
И главная, быть может, правда
в том, что не все узнает мать.
Ведь мы залечим эти раны,
мы все вернем себе опять.
И сон — спокойный, долгий, теплый,
и песни с самого утра,
и будет в доме, в ясных стеклах
заря вечерняя играть…
И я кричу знакомым людям:
— Пишите правду матерям!
Пишите им о том, что будет.
Не жалуйтесь, что трудно нам…
Сентябрь 1941
Издание: Ольга Берггольц. Стихи и поэмы. Л.: Советский писатель, Лен. отд-е, 1979.
Второе письмо на Каму
…Вот я снова пишу на далекую Каму.
Ставлю дату: двадцатое декабря.
Как я счастлива, что горячо и упрямо
штемпеля Ленинграда на конверте горят.
Штемпеля Ленинграда! Это надо понять.
Все защитники города понимают меня.
Ленинградец, товарищ, оглянись-ка назад,
в полугодье войны, изумляясь себе:
мы ведь смерти самой поглядели в глаза.
Мы готовились к самой последней борьбе.
Ленинград в сентябре, Ленинград в сентябре…
Златосумрачный, царственный листопад,
скрежет первых бомбежек, рыданье сирен,
темно-ржавые контуры баррикад.
Только все, что тогда я на Каму писала,
все, о чем я так скупо теперь говорю, -
ленинградец, ты знаешь — было только началом,
было только вступленьем к твоему декабрю.
Ленинград в декабре, Ленинград в декабре!
О, как ставенки стонут на темной заре,
как угрюмо твое ледяное жилье,
как врагами изранено тело твое…
Мама, Родина светлая, из-за кольца
ты твердишь: «Ежечасно гордимся тобой».
Да, мы вновь не отводим от смерти лица,
принимаем голодный и медленный бой.
Ленинградец, мой спутник, мой испытанный друг,
нам декабрьские дни сентября тяжелей.
Все равно не разнимем слабеющих рук:
мы и это, и это должны одолеть.
Он придет, ленинградский торжественный полдень,
тишины, и покоя, и хлеба душистого полный.
О, какая отрада, какая великая гордость
знать, что в будущем каждому скажешь в ответ:
— Я жила в Ленинграде в декабре сорок первого года,
вместе с ним принимала известия первых побед.
…Нет, не вышло второе письмо на далекую Каму.
Это гимн ленинградцам — опухшим, упрямым, родным.
Я отправлю от имени их за кольцо телеграмму:
«Живы. Выдержим. Победим!»
29 декабря 1941
Издание: Ольга Берггольц. Стихи и поэмы. Л.: Советский писатель, Лен. отд-е, 1979.
Третье письмо на Каму
…О дорогая, дальняя, ты слышишь?
Разорвано проклятое кольцо!
Ты сжала руки, ты глубоко дышишь,
в сияющих слезах твое лицо.
Мы тоже плачем, тоже плачем, мама,
и не стыдимся слез своих: теплей
в сердцах у нас, бесслезных и упрямых,
не плакавших в прошедшем феврале.
Да будут слезы эти как молитва.
А на врагов — расплавленным свинцом
пускай падут они в минуты битвы
за все, за всех, задушенных кольцом.
За девочек, по-старчески печальных,
у булочных стоявших, у дверей,
за трупы их в пикейных одеяльцах,
за страшное молчанье матерей…
О, наша месть — она еще в начале,-
мы длинный счет врагам приберегли:
мы отомстим за все, о чем молчали,
за все, что скрыли от Большой Земли!
Нет, мама, не сейчас, но в близкий вечер
я расскажу подробно, обо всем,
когда вернемся в ленинградский дом,
когда я выбегу тебе навстречу.
О, как мы встретим наших ленинградцев,
не забывавших колыбель свою!
Нам только надо в городе прибраться:
он пострадал, он потемнел в бою.
Но мы залечим все его увечья,
следы ожогов злых, пороховых.
Мы в новых платьях выйдем к вам навстречу,
к «стреле», пришедшей прямо из Москвы.
Я не мечтаю — это так и будет,
минута долгожданная близка,
но тяжкий рев разгневанных орудий
еще мы слышим: мы в бою пока.
Еще не до конца снята блокада…
Родная, до свидания! Иду
к обычному и грозному труду
во имя новой жизни Ленинграда.
18-19 января 1943 г.
27 января 1945 года
…Сегодня праздник в городе. Сегодня
мы до утра, пожалуй, не уснем.
Так пусть же будет как бы новогодней
и эта ночь, и тосты за столом.
Мы в эту ночь не раз поднимем чаши
за дружбу незапятнанную нашу,
за горькое блокадное родство,
за тех, кто не забудет ничего.
И первый тост, воинственный и братский,
до капли, до последнего глотка,-
за вас, солдаты армий ленинградских,
осадою крещенные войска,
за вас, не дрогнувших перед проклятым
сплошным потоком стали и огня…
Бойцы Сорок второй, Пятьдесят пятой,
Второй Ударной,- слышите ль меня?
В далеких странах, за родной границей,
за сотни верст сегодня вы от нас.
Чужая вьюга хлещет в ваши лица,
чужие звезды озаряют вас.
Но сердце наше — с вами. Мы едины,
мы неразрывны, как и год назад.
И вместе с вами подошел к Берлину
и властно постучался Ленинград.
Так выше эту праздничную чашу
за дружбу незапятнанную нашу,
за кровное военное родство,
за тех, кто не забудет ничего…
А мы теперь с намека, с полуслова
поймем друг друга и найдем всегда.
Так пусть рубец, почетный и суровый,
с души моей не сходит никогда.
Пускай душе вовеки не позволит
исполниться ничтожеством и злом,
животворящей, огненною болью
напомнит о пути ее былом.
Пускай все то же гордое терпенье
владеет нами ныне, как тогда,
когда свершаем подвиг возрожденья,
не отдохнув от ратного труда.
Мы знаем, умудренные войною:
жестоки раны — скоро не пройдут.
Не все сады распустятся весною,
не все людские души оживут.
Мы трудимся безмерно, кропотливо…
Мы так хотим, чтоб, сердце веселя,
воистину была бы ты счастливой,
обитель наша, отчая земля!
И верим: вновь пути укажет миру
наш небывалый, тяжкий, дерзкий труд.
И к Сталинграду, к Северной Пальмире
во множестве паломники придут.
Придут из мертвых городов Европы
по неостывшим, еле стихшим тропам,
придут, как в сказке, за живой водой,
чтоб снова землю сделать молодой.
Так выше, друг, торжественную чашу
за этот день, за будущее наше,
за кровное народное родство,
за тех, кто не забудет ничего…
27 января 1945
Издание: Ольга Берггольц. Стихи и поэмы. Л.: Советский писатель, Лен. отд-е, 1979.
Вера Инбер
Трамвай идет на фронт
Холодный, цвета стали,
Суровый горизонт…
Трамвай идет к заставе,
Трамвай идет на фронт.
Фанера вместо стекол,
Но это ничего,
И граждане потоком
Вливаются в него.
Немолодой рабочий -
Он едет на завод,
Который дни и ночи
Оружие кует.
Старушку убаюкал
Ритмичный шум колес:
Она танкисту-внуку
Достала папирос.
Беседуя с сестрою
И полковым врачом,
Дружинницы — их трое -
Сидят к плечу плечом.
У пояса граната,
У пояса наган,
Высокий, бородатый -
Похоже, партизан,
Пришел помыться в баньке,
Побыть с семьей своей,
Принес сынишке Саньке
Немецкий шлем-трофей -
И снова в путь-дорогу,
В дремучие снега,
Выслеживать берлогу
Жестокого врага,
Огнем своей винтовки
Вести фашистам счет…
Мелькают остановки,
Трамвай на фронт идет.
Везут домохозяйки
Нещедрый свой паек,
Грудной ребенок — в байке
Откинут уголок -
Глядит (ему все ново).
Гляди, не забывай
Крещенья боевого,-
На фронт идет трамвай.
Дитя! Твоя квартира
В обломках. Ты — в бою
За обновленье мира,
За будущность твою.
Ленинград, ноябрь 1941 г.
Издание: Вера Инбер. Стихи. М.: Художественная литература, 1967.
Энская высотка
Возле полустанка
Травы шелестят.
Гусеницы танка
Мертвые лежат.
Черную машину
Лютого врага
Насмерть сокрушила
Русская рука.
Смелостью и сметкой
Кто тебя сберег,
Энская высотка,
Малый бугорок?
Пламенной любовью
Родину любя,
Кто своею кровью
Защитил тебя?
О тебе лишь сводка
Скажет между строк,
Энская высотка,
Малый бугорок.
Чуть заметный холмик…
Но зато весной
О тебе напомнит
Аромат лесной.
О тебе кузнечик
Меж высоких трав
Простучит далече,
Точно телеграф.
Девушка-красотка
О тебе споет,
Энская высотка,
Малый эпизод.
Песнями, цветами
Век отчизна-мать
Все не перестанет
Сына поминать.
Ленинград, сентябрь 1942 г.
Издание: Вера Инбер. Стихи. М.: Художественная литература, 1967.
Пушкин жив
От бомбы дрогнули в огне
Стропила мирной комнатушки.
А человек стоял в окне,
А человек взывал: «Ко мне!
Тут книги у меня. Тут Пушкин!»
Ему кричали: «Выходи!»
Но книг оставить не хотел он.
И крепко прижимал к груди
Он томик полуобгорелый.
Когда ж произошел обвал
И рухнул человек при этом,
То и тогда он прижимал
К груди создания поэта.
В больнице долго он, без сил,
Лежал. как мертвый, на подушке,
И первое, что он спросил,
Придя в сознание: «А Пушкин?»
И голос друга, поспешив,
Ему ответил: «Пушкин жив!»
Эдуард Асадов
Ленинграду
Не ленинградец я по рожденью.
И все же я вправе сказать вполне,
Что я — ленинградец по дымным сраженьям,
По первым окопным стихотвореньям,
По холоду, голоду, по лишеньям,
Короче: по юности, по войне!
В Синявинских топях, в боях подо Мгою,
Где снег был то в пепле, то в бурой крови,
Мы с городом жили одной судьбою,
Словно как родственники, свои.
Было нам всяко: и горько, и сложно.
Мы знали, можно, на кочках скользя,
Сгинуть в болоте, замерзнуть можно,
Свалиться под пулей, отчаяться можно,
Можно и то, и другое можно,
И лишь Ленинграда отдать нельзя!
И я его спас, навсегда, навечно:
Невка, Васильевский, Зимний дворец…
Впрочем, не я, не один, конечно.-
Его заслонил миллион сердец!
И если бы чудом вдруг разделить
На всех бойцов и на всех командиров
Дома и проулки, то, может быть,
Выйдет, что я сумел защитить
Дом. Пусть не дом, пусть одну квартиру.
Товарищ мой, друг ленинградский мой,
Как знать, но, быть может, твоя квартира
Как раз вот и есть та, спасенная мной
От смерти для самого мирного мира!
А значит, я и зимой и летом
В проулке твоем, что шумит листвой,
На улице каждой, в городе этом
Не гость, не турист, а навеки свой.
И, всякий раз сюда приезжая,
Шагнув в толкотню, в городскую зарю,
Я, сердца взволнованный стук унимая,
С горячей нежностью говорю:
— Здравствуй, по-вешнему строг и молод,
Крылья раскинувший над Невой,
Город-красавец, город-герой,
Неповторимый город!
Здравствуйте, врезанные в рассвет
Проспекты, дворцы и мосты висячие,
Здравствуй, память далеких лет,
Здравствуй, юность моя горячая!
Здравствуйте, в парках ночных соловьи
И все, с чем так радостно мне встречаться.
Здравствуйте, дорогие мои,
На всю мою жизнь дорогие мои,
Милые ленинградцы!
Книга в сети: Военная литература
Елена Вечтомова
Блокада прорвана!
Друг, товарищ, там, за Ленинградом,
Ты мой голос слышал, за кольцом,
Дай мне руку! Прорвана блокада.
Сердце к сердцу — посмотри в лицо.
Кровь друзей, взывавшая к отмщенью,
На полотнах полковых знамен.
На века убийцам нет прощенья.
Прорвана блокада. Мы идем!
Мы сегодня снова наступаем,
Никогда не повернем назад…
Мой малыш-сынишка — спит, не зная,
Как сегодня счастлив Ленинград.
1943
Издание: День поэзии 1973. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1973.
Дети
Все это называется — блокада.
И детский плач в разломанном гнезде…
Детей не надо в городе, не надо,
Ведь родина согреет их везде.
Детей не надо в городе военном,
Боец не должен сберегать паек,
Нести домой. Не смеет неизменно
Его преследовать ребячий голосок.
И в свисте пуль, и в завыванье бомбы
Нельзя нам слышать детских ножек бег.
Бомбоубежищ катакомбы
Не детям бы запоминать навек.
Они вернутся в дом. Их страх не нужен.
Мы защитим, мы сбережем их дом.
Мать будет матерью. И муж вернется мужем.
И дети будут здесь. Но не сейчас. Потом.
1942 Ленинград
Издание: Победа. Стихи военных лет. 1941-1945. М.: «Художественная литература», 1985.
Борис Богданов
Песня о Ладоге
Сквозь шторм и бури, через все преграды
Ты, песнь о Ладоге, лети!
Дорога здесь пробита сквозь блокаду,
Родней дороги не найти!
Эх, Ладога, родная Ладога!
Метели, штормы, грозная волна…
Недаром Ладога родная
Дорогой жизни названа.
Пусть ветер Ладоги поведает народу,
Как летом баржу за баржой
Грузили мы и в шторм и в непогоду,
Забыв про отдых и покой.
Зимой машины мчались вереницей,
И лед на Ладоге трещал, —
Возили хлеб для северной столицы,
И радостно нас Ленинград встречал.
И знаем мы, кровавая блокада
Исчезнет скоро, словно тень:
Растут и крепнут силы Ленинграда,
Растут и крепнут каждый день!
Когда пройдут года войны суровой,
Залечит раны город мой,
Народ вздохнет и песню с силой новой
Споет о Ладоге родной.
Эх, Ладога, родная Ладога,
Метели, штормы, грозная волна…
Недаром Ладога родная
Дорогой жизни названа.
Декабрь 1942
Издание: Песня Победы: Стихотворения. Л.: Детская литература, 1985.
Михаил Дудин
Песня незнакомой девочке
О. Ф. Берггольц
Я нес ее в госпиталь. Пела
Сирена в потемках отбой,
И зарево после обстрела
Горело над черной Невой.
Была она, словно пушинка,
Безвольна, легка и слаба.
Сползла на затылок косынка
С прозрачного детского лба.
И мука бесцветные губы
Смертельным огнем запекла.
Сквозь белые сжатые зубы
Багровая струйка текла.
И капала тонко и мелко
На кафель капелью огня.
В приемном покое сиделка
Взяла эту жизнь у меня.
И жизнь приоткрыла ресницы,
Сверкнула подобно лучу,
Сказала мне голосом птицы: —
А я умирать не хочу…
И слабенький голос заполнил
Мое существо, как обвал.
Я памятью сердца запомнил
Лица воскового овал.
Жизнь хлещет метелью. И с краю
Летят верстовые столбы.
И я никогда не узнаю
Блокадной девчонки судьбы.
Осталась в живых она, нет ли?
Не видно в тумане лица.
Дороги запутаны. Петли
На петли легли без конца.
Но дело не в этом, не в этом.
Я с новой заботой лечу.
И слышу откуда-то, где-то :
— А я умирать не хочу…
И мне не уйти, не забыться.
Не сбросить тревоги кольцо.
Мне видится четко на лицах
Ее восковое лицо.
Как будто бы в дымке рассвета,
В неведомых мне округах,
Тревожная наша планета
Лежит у меня на руках.
И сердце пульсирует мелко,
Дрожит под моею рукой.
Я сам ее врач, и сиделка,
И тихий приемный покой.
И мне начинать перевязку,
Всю ночь в изголовье сидеть,
Рассказывать старую сказку,
С январской метелью седеть.
Глядеть на созвездья иные
Глазами земными в века.
И слушать всю ночь позывные
Бессменного сердца. Пока,
Пока она глаз не покажет,
И не улыбнется в тени,
И мне благодарно не скажет:
— Довольно. Иди отдохни.
Издание: Поэты-фронтовики. Стихи. Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1969.
Владимир Лифшиц
Баллада о черством куске
По безлюдным проспектам
Оглушительно-звонко
Громыхала
На дьявольской смеси
Трехтонка.
Леденистый брезент
Прикрывал ее кузов -
Драгоценные тонны
Замечательных грузов.
По безлюдным проспектам
Оглушительно-звонко
Громыхала
На дьявольской смеси
Трехтонка.
Леденистый брезент
Прикрывал ее кузов -
Драгоценные тонны
Замечательных грузов.
Молчаливый водитель,
Примерзший к баранке,
Вез на фронт концентраты,
Хлеба вез он буханки,
Вез он сало и масло,
Вез консервы и водку,
И махорку он вез,
Проклиная погодку.
Рядом с ним лейтенант
Прятал нос в рукавицу.
Был он худ,
Был похож на голодную птицу.
И казалось ему,
Что водителя нету,
Что забрел грузовик
На другую планету.
Вдруг навстречу лучам -
Синим, трепетным фарам -
Дом из мрака шагнул,
Покорежен пожаром.
А сквозь эти лучи
Снег летел, как сквозь сито,
Снег летел, как мука, -
Плавно, медленно, сыто…
— Стоп! — сказал лейтенант. -
Погодите, водитель.
Я,- сказал лейтенант,-
Здешний все-таки житель. -
И шофер осадил
Перед домом машину,
И пронзительный ветер
Ворвался в кабину.
И взбежал лейтенант
По знакомым ступеням.
И вошел…
И сынишка прижался к коленям.
Воробьиные ребрышки…
Бледные губки…
Старичок семилетний
В потрепанной шубке.
— Как живешь, мальчуган?
Отвечай без обмана!.. -
И достал лейтенант
Свой паек из кармана.
Хлеба черствый кусок
Дал он сыну: — Пожуй-ка, -
И шагнул он туда,
Где дымила буржуйка.
Там, поверх одеяла -
Распухшие руки.
Там жену он увидел
После долгой разлуки.
Там, боясь разрыдаться,
Взял за бедные плечи
И в глаза заглянул,
Что мерцали, как свечи.
Но не знал лейтенант
Семилетнего сына:
Был мальчишка в отца -
Настоящий мужчина!
И когда замигал
Догоревший огарок,
Маме в руку вложил он
Отцовский подарок.
А когда лейтенант
Вновь садился в трехтонку,
— Приезжай! -
Закричал ему мальчик вдогонку.
И опять сквозь лучи
Снег летел, как сквозь сито,
Снег летел, как мука, -
Плавно, медленно, сыто…
Грузовик отмахал уже
Многие версты.
Освещали ракеты
Неба черного купол.
Тот же самый кусок -
Ненадкушенный,
Черствый -
Лейтенант
В том же самом кармане
Нащупал.
Потому что жена
Не могла быть иною
И кусок этот снова
Ему подложила.
Потому, что была
Настоящей женою,
Потому, что ждала,
Потому, что любила.
1942 Ленинград
Издание: Победа. Стихи военных лет. 1941-1945. М.: «Художественная литература», 1985.
Царскосельская статуя
«Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила…»
Косоприцельным огнем бил из дворца пулемет,
Мы, отступая последними, в пушкинском парке
Деву, под звяканье пуль, в землю успели зарыть.
Время настанет — придем. И молча под липой столетней
Десять саперных лопат в рыхлую землю вонзим…
«Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой»,
Льется, смывая следы крови, костров и копыт.
1943
Издание: Песня Победы: Стихотворения. Л.: Детская литература, 1985.
Елена Рывина
* * *
..И летели листовки с неба
На пороги замерзших квартир:
«Будет хлеб. Вы хотите хлеба?..»
«Будет мир. Вам не снится мир?»
Дети, плача, хлеба просили.
Нет страшнее пытки такой.
Ленинградцы ворот не открыли
И не вышли к стене городской.
Без води, без тепла, без света.
День похож не черную ночь.
Может, в мире и силы нету,
Чтобы все это превозмочь?
Умирали — и говорили:
— Наши дети увидят свет!
Но ворота они не открыли.
На колени не встали, нет!
Мудрено ли, что в ратной работе
Город наш по-солдатски хорош?..
Петр построил его на болоте,
Но прочнее земли не найдешь.
1942
Издание: Победа. Стихи военных лет. 1941-1945. М.: «Художественная литература», 1985.
Возвращение в Пушкин
Если ваше детство тоже пробежало
Переулком Ляминым в Детское Село,
Если переулок Лямин
И для вас, как тихий голос мамин, —
Вы поймете острой боли жало,
Что в те дни в меня вошло.
По садам, где каждую ограду,
Каждый кустик знаю наизусть я,
Ходит хлюст особого отряда,
Хлыстиком сбивая этот кустик.
Снится мне осадными ночами
Старый парк мой, весь заросший, мшистый,
Статуи с закрытыми очами,
Не глядящие в глаза фашиста.
Старые Дианы и Цирцеи,
Детство мне взлелеявшие, где вы?
Не стоит под аркою Лицея
Мститель, задохнувшийся от гнева.
И когда заговорили пушки
Самыми родными голосами,
На рассвете я входила в Пушкин,
Он еще дымился перед нами.
Но уже не девочка входила
В порохом покрытые владенья
Снегом припорошенных полян —
К женщине с седыми волосами
Подполковник Тихонов склонился:
— Вам нехорошо? Не надо плакать,
Стыдно же, товарищ капитан!
— Нет, мне хорошо, но мне не стыдно,
Разрешите, пусть они прольются.
Слишком долго я копила слезы — потому и стала я седой.
Не могу о тех я не заплакать,
Кто со мною в Пушкин не вернется,
Из кувшина Девы не напьется,
К Пушкину на бронзовой скамейке
Не придет, — а я пришла домой!
1944
Издание: Песня Победы: Стихотворения. Л.: Детская литература, 1985.
Александр Решетов
На ленинградской улице
Не в первый раз идти нам вдоль пустынной,
Вдоль отсверкавшей окнами стены.
Но перед неожиданной картиной
Остановились мы, поражены.
К стене в печали руки простирала,
Как бы ослепнув, женщина. Она,
Беде не веря, сына окликала.
Еще кирпичной пыли пелена
Казалась теплой
И на кровь похожей.
«Василий,
Вася,
Васенька,
Сынок!
Ты спал, родной,
Откликнись мне. О боже!»
…Из черных дыр оконных шел дымок.
Рыданьем этим, горем материнским,
Холодный день, обжег ты души нам.
А вечером
В полку артиллерийском
Мы обо всем поведали друзьям.
Кто под луной не вспомнил дымноликой
Родную мать?
Чье сердце нам верней?
Гнев наших залпов
Равен будь великой
Любви многострадальных матерей!
1942
Издание: Песня Победы: Стихотворения. Л.: Детская литература, 1985.
Говорю из Ленинграда
Хлеб такой я знал и до блокады:
С примесью мякины и коры.
Ел его давно — у землепашцев,
Бедняков тех мест, где начал жизнь.
Чьей-то злобной, грешною издевкой
Над священным делом землепашца,
Над своим собратом человеком
Мне казался тот нечистый хлеб.
Как я ликовал, когда трещали
Стародеревенские устои,
Как негодовал, когда держался
Темный мой земляк за прежний хлеб!
Тот цинготный хлеб воскрес нежданно
В дни войны в голодном Ленинграде,
И такого маленькие дольки
Получали люди умирая.
Молодость моя, ты пригодилась —
Я в расцвете сил встречал беду,
Все превозмогая — боль и голод,
Как и все здесь, не жалел я сил.
Мне умелец мастер сделал зубы:
— Вам свои испортила блокада,
Этими вот ешьте на здоровье,
Хлебы нынче добрые у нас!
Я сегодня шел по Ленинграду,
Вспоминал расцвет свой ненапрасный,
Думал я о странах и о странных
Пасторах и канцлерах иных.
Им я говорю из Ленинграда:
Не кормите вы сограждан ложью,
Пощадите человечьи души,
Не сбирайте дурней сеять ветер,
Можем одолжить других семян.
Люди сеют рожь и кукурузу,
Люди сеют просо и пшеницу,
Люди ценят честные, без лести,
Словно хлеб без примесей, слова.
Издание: Песня Победы: Стихотворения. Л.: Детская литература, 1985.
Всеволод Рождественский
Волховская зима
Мороз идет в дубленом полушубке
И валенках, топча скрипучий прах.
От уголька зубами сжатой трубки
Слоистый дым запутался в усах.
Колючий иней стряхивают птицы,
То треснет сук, то мины провизжат.
В тисках надежных держат рукавицы
Весь сизый от мороза автомат.
Рукой от вьюги заслонив подбровье,
Мороз глядит на Волхов, в злой туман,
Где тучи, перепачканные кровью,
Всей грудью придавили вражий стан.
Сквозь лапы елок, сквозь снега густые
Вновь русичи вступают в жаркий бой.
Там Новгород: там с площади Софии
Их колокол сзывает вечевой.
В глухих болотах им везде дороги,
И деды так медведей поднимать
Учили их, чтоб тут же, у берлоги,
Рогатину всадить по рукоять!
1942
Издание: Победа. Стихи военных лет. 1941-1945. М.: «Художественная литература», 1985.
Сфинксы над Невой
Свидетели бессчетных поколений,
Немые полулюди-полульвы,
Они лежат у ледяных ступеней,
Перед пустыней скованной Невы.
Глядят неотвратимо друг на друга,
На мерзлый камень лапы положив,
И слушают, как повторяет вьюга
Один и тот же воющий мотив.
Вновь, приглушенный сумраком морозным,
К ним издалёка долетевший звук
Рождает свист, кончающийся грозным
Ударом и фонтаном льда вокруг.
И тотчас же от крепости Петровой,
От кораблей, вступивших в грозный строй,
Ответный гром, раскатисто-суровый,
Грохочет над туманною Невой.
В цехах, в домах, где все оледенело,
В тисках врагом зажатого кольца,
Все силы напрягая до предела,
Горят непобедимые сердца.
А сфинксам, пережившим бег столетий,
И зной песков, и гордость пирамид,
Не снилось даже, что стоит на свете
Такой безмерной твердости гранит.
Здесь, возле Академии художеств,
Им не понять в тревожный этот год,
Что, жизнь свою на сто веков умножив,
Их вечность Ленинград переживет.
1942
Издание: Вс. Рождественский. Лицом к заре. Книга стихов. Л.: Советский писатель, Лен. отд-е, 1976.
Чайки Ленинграда
Крылом срезая пену на лету
С волны, завитой круто, как береста,
Они кружились на своем посту
В осенней мгле у Кировского моста.
С трудом дышала черная Нева,
Вслепую бились лодки у причала,
И где-то заливало Острова,
И вновь вода в каналах набухала.
Так было и тогда, в суровый год.
Нет только чаек. Все давно на взморье.
Нева пустынна. Мелкий дождь идет.
Бессонный город день и ночь в дозоре.
Прожекторы мглу неба бороздят.
Когда врага поймает их скрещенье,
Сухого треска слышится раскат —
Зенитки бьют во вражеские звенья.
Крутясь, в воздушные ныряя рвы,
Разрывами кромсая тьму на части,
Там бой идет меж чайками Невы
И коршунами самой черной масти.
Гоня врага за вознесенный шпиц
Над тенью в ночь окутанных строений,
Там на мгновенье краснозвездных птиц
Проносятся стремительные тени.
.... .. .. .. .. .. .. .. ..
Я вновь все это вижу сквозь года.
Минувшее опять воскресло зримо,
Хоть не могло остаться и следа
От колких вспышек и крутого дыма.
Спокойно дышит мирный город наш,
И чайки по привычке неизменной
Показывают высший пилотаж
Над невскою вскипающею пеной.
Пилота с чайкой сравнивать не след,
Тем более в его работе ратной,
Но ленинградцам тех суровых лет
Простейшая метафора понятна.
Была в тех птицах боевая стать,
Им наша память — вечная награда.
Мы «чайками» привыкли называть
Защитников воздушных Ленинграда.
Издание: Вс. Рождественский. Лицом к заре. Книга стихов. Л.: Советский писатель, Лен. отд-е, 1976.