Отряд № 77 (прим. В июле)
Разведотряды всю войну, Ораниенбаумский плацдарм, демобилизован,________
После войны начальник цеха, главный инженер завода «Ленгазаппарат», до пенсии
Умер в 1988 г.
Содержание: стр.
Началась война и блокада Ленинграда . Организуются партизанские отряды Начало действий в тылу противника . Вместо продуктов И лошадка сгодилась Промежуточная база Встреча в лесу Домой с приключениями Отряду присвоен № 77 Невский пятачок Мотоботы Канонерская лодка «Нора» В тылу врага Курс – гора Пушечная
Последний поход Итог Заключение
Мне посчастливилось родиться в Ленинграде (когда он был еще Петроградом) и пережить радость и невзгоды вместе с этим прекрасным русским городом- городом труда, науки, прогресса и единения чуть ли ни всех национальностей людей земного шара. Ленинградец общителен и всегда старается быть полезным гостю. Как многие юноши и девушки окончил школу; фабрично-заводское училище, где приобрел специальность токаря. Работая, учился в институте. Пройдя курс твердосплавного и абразивного инструмента, получил редкую по тому времени специальность. Победиты, сталиниты, сормаиты и т. д. стали основой моей производственной деятельности. Пять ленинградских заводов перед войной я обслуживал консультациями по этой специальности, как представитель наркомата (теперь министерства) вооружения. Жизнь была прекрасна. Ленинградцы хорошо трудились и разносторонне проводили досуг. И вдруг страшным несчастьем обрушилась война! Фашистское руководство Германии приговорило Ленинград вместе с его свободолюбивыми жителями сначала к порабощению, а когда это не удалось, к уничтожению. Началась девятисотдневная блокада. Кольцо немецких и финских войск сомкнулось вокруг огромного города, прекратив в него доступ продуктов питания, вооружения, боеприпасов и другого снаряжения. Дуги блокады уперлись в Ладогу и Финский залив.На дома и головы ленинградцев непрерывным потоком посыпались бомбы и снаряды…Военные комиссариаты круглосуточно проводили мобилизацию, комплектовали воинские соединения и сразу же отправляли на фронт, который проходил тут же за чертой города. Ленинград опоясался противотанковыми рвами, дотами, дзотами.В домах оконные проемы заделывались кирпичом и бетоном, оставляя лишь узкую щель – амбразуру, направленную в сторону возможного появления врага.На оборонных работах трудилось все население города. В парках и садах задрали вверх дула зенитные пушки. На крышах многих домов установлено круглосуточное дежурство жильцов на случай попадания зажигательных бомб. Корабли прижались к берегу Невы. Часть экипажей пришла в окопы, оставшиеся огнем пушек и пулеметов отбивали наседающего врага непосредственно с места стоянки. Над городом повисло множество аэростатов воздушного заграждения. На свободных площадках, а то и просто посреди улицы, люди, оторванные от мирного труда, проходили военное обучение. Вся промышленность, да и вообще все усилия города сосредоточились на обороне. Невский район (до войны назывался Володарский). Здесь я родился и живу до сего дня Это промышленный район города с множеством предприятий различных отраслей, научными и другими учреждениями. Среди предприятий есть крупные, особой значимости, с многотысячными коллективами. Их враг особо взял на прицел дальнобойной артиллерии и бомбовых ударов авиации. В самом начале войны, использовав транспортные средства и, главным образом, железную дорогу, многие семьи ленинградцев и даже целые предприятия вместе с оборудованием, успели эвакуироваться в глубь страны. Но вот кольцо блокады сомкнулось, оставив, как отдушину, Ладожское озеро. Но и оно контролировалось немцами и финнами с многих береговых точек авиацией и катерами.
И все же, не смотря на значительные трудности и потери, озеро узкой ленточкой по воде и по льду связало Ленинград с «Большой землей». Туда на автомашинах по льду или водным путем вывозили умирающих от голода жителей города, оттуда везли хлеб и продукты, чтобы иждивенцам и детям выдать по 125 граммов, а рабочим по 250 граммов тяжелого, как свинец, иссиня-черного, неизвестно с чем смешанного хлеба. Голод начал ощущаться вскоре после начала войны. Место эвакуированных заполнили в гораздо большем количестве беженцы из оккупированных немцами районов. В городе рвались бомбы и снаряды в самых неожиданных местах. Чуть живые люди хоронили мертвых. Ужасы ленинградской блокады невозможно описать так, чтобы люди, живущие сейчас, могли хотя-бы приблизительно их себе представить. На крупных предприятиях и в масштабах районов города, кроме кадровых воинских частей, из добровольцев создавались истребительные отряды, партизанские отряды и целые соединения народного ополчения. Все способные владеть оружием мужчины и женщины проходили курс обязательного военного обучения (всевобуч). На заводе «Большевик», с которым была связана моя трудовая деятельность, создавались все эти разновидности полувоенных, полугражданских соединений. В том числе пять партизанских отрядов примерно по сорок пять человек в каждом. Командирами в отрядах поставили начальников тех цехов, откуда они командировались. В один из отрядов от механического цеха, по моей просьбе был зачислен и я.
Это было в июне 1941 года. Будущие партизаны усиленно тренировались в освоении военного дела. 6 августа отряды механического и модельного цехов № 2 и № 5 слили в один, выдали оружие и перевели на казарменное положение в школу, что напротив завода «Большевик» № 337.Утром 28 августа к школе подошли грузовые машины и партизан отвезли в ленинградский штаб партизанского движения, который помещался в здании института имени Лесгафта. Для доукомплектования отряда радистом, питанием, боепитанием и т. д. Во второй половине дня грузовики, загруженные до предела людьми и их имуществом, под проливным дождем направились в тыл наступающего врага. Отряд состоял из 85 человек: два взвода по 39 и штаб из семи человек. Его снабдили двумя топографическими картами; снайперской винтовкой с надульным глушителем звука; двумя биноклями; четырьмя наганами; тремя автоматами ППШ; десятью полуавтоматами СВТ; Всех остальных бойцов вооружили канадскими винтовками с большими штыками-кинжалами. Для всех членов отряда завод изготовил ножи, сильно напоминающие кухонные. Каждый боец и командир получил гранаты, толовые шашки, бутылки с горючей смесью, одеяла, плащпалатки, вещевые мешки. Когда же нам выдали запасные комплекты патронов и сухой паек на 10 дней, выяснилось, что и мешки малы и вес велик. Одним словом взяли на плечи столько сколько могли, а остальное погрузили в машины. Одеты люди были разнообразно: в пальто, пиджаки, ватники, яловые сапоги, ботинки, шляпы, кепки и т. д., то есть в то, что нашлось дома. Кроме того они были различны по возрасту, образованию, физическому развитию и другим показателям. И, пожалуй, единственным общим это было неумение воевать. Два человека в отряде имели ясное представление о маневренности, ведении боя и других элементах, из которых складывается та часть войны, где люди непосредственно участвуют с оружием в руках. Это самый старший по возрасту в отряде, сорокасемилетний болгарин Георгий Иванович Дубов, бывший начальник отдела подготовки производства завода «Большевик», участник предыдущих войн в СССР и в Болгарии. Бежавший в 1923 году в Советский Союз от гонений реакционного правительства Родины. Закончивший артиллерийскую академию в Ленинграде, имеющий звание инженер-полковника и богатейшие практические и теоретические военные познания. И самый младший двадцатидвухлетний модельщик Евгений Русаченко, прослуживший всю войну с Финляндией в разведке. Несколько бойцов отряда отслужили кадровую службу. Вся остальная масса никогда не держала в руках винтовку. Все, кроме меня были работниками завода «Большевик». Двух начальников цехов поставили во главе отряда. Рябов – командир, Шупер – заместитель. Комиссаром назначили … Начальником штаба был И. Гришаев ст. л-т запаса ВМФ. Взвода возглавили 1. Журавлев 2. Копьев. Ведущий конструктор Виктор Татищев удостоился звания старшины отряда. В каждом взводе была разведка из пяти человек и по три стрелковых отделения. Кроме того при штабе числился отрядный снайпер Николай Ивженко, по связному от каждого взвода и радист. Основными действующими звеньями на протяжении всего похода были разведки обоих взводов. Разведкой первого взвода руководил Русаченко. Ему дали возможность и он подобрал из взвода ребят, отслуживших кадровую службу в советских войсках.: Евгений Мясников, Василий Никифоров, Евгений Спиридонов, Иван Леонов. Разведка второго взвода, где командиром был Дубов, скомплектовалась в основном из охотников: Георгий Шигорин, Станислав Маркунас, Сергей Уваров и Алексей Мохов (в дальнейшем в деятельности разведки принимал участие и младший брат Станислава Владимир Маркунас).В отряде были инженеры, руководители служб и рабочие высокой квалификации. Многие из них имели персональную бронь, освобождающую их от отправки на фронт (у меня, например, за подписью наркома обороны маршала Тимошенко), как специалистов, нужных производству. Но патриотические чувства оказались выше той силы, которая удерживала на заводе.
На большом отрезке пути встречались разрозненные группы, отступающих к Ленинграду Советских войск (видимо, выравнивалась линия фронта). Машины свернули с шоссе на лесную дорогу. Перегрузили резервное имущество в один грузовик, остальные отправили домой. Машину с грузом поручили Сергею Федорову, оставив с ним четырех партизан, радиста с его хозяйством и шофера. Они должны были по лесным дорогам добраться до намеченного места, запрятать груз, машину, если не удастся отправить в Ленинград, уничтожить. И идти на соединение с отрядом на одну из запланированных стоянок. Остальные партизаны во главе с разведкой Русаченко, взвалили на плечи пожитки и направились напрямик лесом. На одной из полянок повстречалась батарея 76 мм пушек. Люди, обливаясь потом, катили технику к шоссе. Комбат бросился к нам, уговаривая помочь спасти орудия. Они стреляли до последнего снаряда и теперь лесом отходили к своим. Надо было видеть, каким взглядом Георгий Иванович смотрел на Рябова, переживая за собратьев – артиллеристов, но просить, не решился. Перед нами стояли ответственные задачи. Единственное, что пообещали артиллеристам – это дать отпор немцам, если их будут преследовать. Но немцы не преследовали. Русаченко с товарищами до темноты вели отряд со всеми предосторожностями, ни разу не потеряв ориентацию, разведчики измотались и запросили смену. Г.И. Дубов сильно заболел, его знобило. Он шел, покачиваясь, преодолевая трудный путь усилием воли. Ему помогали два товарища. При таких обстоятельствах не могло быть и речи о его участии в разведке. По рекомендации ребят, он предложил эту обязанность выполнить мне. Очень скоро мы обнаружили сарай с сеном и пока отряд отдыхал, удалось разведать, что мы уже в тылу у немцев. Они продвигались вперед по дорогам, а мы лесом. Вот так и разминулись. Несколько дней отряд простоял в назначенном для встречи с Федоровым и его товарищами месте, но так их и не дождались. Их судьба осталась неизвестной. В это время производились осторожные, бесшумные разведки и велись наблюдения передвижения транспорта по Тосно-Лисинскому шоссе и основной магистрали – шоссе Ленинград – Москва для статистики. Обычно на такое наблюдение уходили трое. Командир отряда указывал на карте ориентировочную точку, где нужно наблюдать и строжайше наказывал не шуметь, не обнаруживать себя. Все трое маскировались рядом с шоссе, один записывал в блокнот какие машины, с каким грузом проходили в ту или другую сторону, а двое охраняли его, зорко посматривая кругом. Нудное это занятие, вот так просидеть почти без движения восемь часов. По окончании срока дежурства тройки, где-то в другой точке шоссе маскируется другая тройка и продолжает запись. Кое-кому это занятие казалось бессмысленным и бесполезным.
Это, конечно, неверно. Статистический учет передвижения живой силы, техники и грузов противника, пускай даже приблизительный, дает дополнительные возможности расшифровки данных и намерений противника.Но партизанам-то нетерпелось добраться до активных действий. Не всем было под силу спокойно наблюдать, как враг разъезжает по нашим дорогам. Поэтому на эти задания шли неохотно. Мы собирались с Шигориным и Маркунасом отправиться на очередную такую запись, когда к нам подошел Николай Ивженко и попросил включить его в наблюдательную группу. Станислав без сожаления уступил ему свое место и мы отправились. На шоссе надвигался серый сумрак. Пошел последний час дежурства, когда Николай подвинулся ко мне и указал на основание ближайшего телеграфного столба. Там лежали, оставленные связистами провода. Георгий, поняв, что задумал товарищ, тоже выжидательно смотрел на меня. Потеряв на какое-то мгновение контроль над собой, игнорируя приказ командира, я кивнул головой в знак согласия. Ребята, убедившись, что шоссе было пусто, размотали провод, один конец укрепили на метровой высоте на столбе, второй протянули через дорогу к ближайшему от засады дереву. Провод лег в пыль шоссе и сравнялся с нею. А мы опять замаскировались. Справа вдалеке показался мотоцикл. Николай натянул и закрепил за дерево провод. Дальше произошло просто: водитель и задний седок лежали срезанные проводом на шоссе, мотоцикл ревел мотором в кювете. Ребята перетащили трупы немцев, а я машину в лес и там их замаскировали. Провод положили, как был, и, отбыв в наряде назначенное время, отправились на базу.
Трофеи наши были невелики: немецкий шмайсер, парабеллум, фляга со шнапсом и разбитый термос, в котором до этого был горячий кофе. Бумаги и все, что обнаружили у немцев, может быть имели значение, но все это нельзя было показывать нашему начальству, чей приказ мы нарушили. Шнапс я перелил в свою флягу, освободив ее от воды, захватили автомат и пистолет, остальное уничтожили. Трофейное оружие потом спрятали рядом с лагерем. Надо было видеть, как воодушевила эта, казалось бы незначительная операция, многих товарищей. Серьезные, за 30 лет мужчины, радовались, как дети. «Ты запиши где-нибудь в блокноте» — сказал мне Георгий, «цифры два и один. Это наш первый вклад в копилку мести: первые два фрица и первая уничтоженная техника“. В первые дни после перехода линии фронта Дубову становилось все хуже. При переходах его иногда приходилось нести на носилках. Командиры, мало компетентные в ведении военных действий, поняв до конца ответственность в деле, за которое взялись, все чаще обращались за советами к Дубову. Уговаривали перейти в штабную компанию. Но он был верен разведчикам и остался с ними. Получилось так, что обе разведки сдружились, жили и питались объединенным коллективом. Дубов напутствовал нас советом и первым получал нужные сведения. Разведчики далеко не все докладывали командованию, а ему почти все. Он лежа колдовал над картой, выспрашивал у разведчиков какие-то детали, что-то записывал и делал логические выводы, на основании которых давал советы командованию отряда, как поступать дальше. Содержимое моей фляги было лекарственной находкой для восстановления здоровья Георгия Ивановича, и я вынужден был рассказать ему, откуда взялся этот шнапс. Кое-кто был склонен считать Дубова суровым человеком. Нет, он был серьезен, вдумчив, немногословен, может быть строг, но справедлив, с душой и хорош, как товарищ. В общем, я отдал ему свою флягу и рассказал о случае с мотоциклистами, ожидая выговора. Он отвернул пробку, понюхал и сказал: “ Эх, еще бы крепкого чаю, но ничего и с кипятком сойдет. Спасибо». Потом подумал, улыбнулся и я услышал неожиданное: «А это Ваше дело, я полагаю, надо считать началом активных действий отряда». Видимо, выражением лица я выдал свое недоумение. Он это заметил и пояснил то, что до этого держал про себя: «У нас в отряде есть серьезные упущения, которые мешают развороту его деятельности. Нет связи со штабом в Ленинграде и, добываемые сведения не приносят пока пользы. Отсутствует медицинская помощь и травмированные бойцы могут оказаться в беспомощном состоянии или нелепо погибнуть. Но главное – это отсутствие баз питания, боеприпасов, резервного укрытия. Нет явок и связи с местным населением. Нет связи с такими же отрядами, как наш, и мы не знаем где и как они действуют. Неважно, чья во всем этом вина, но отряд-то оказался в трудном положении». Разговор у нас получился трудный и длинный. В наших мнениях по поводу дальнейших действий нашлось много совпадений. Через несколько часов он изложил свое мнение на совещании штаба и влияние его предложений отразилось на дальнейшей деятельности отряда, начиная с очередного задания группам. Она заметно оживилась. Группы уходили на большое расстояние от места стоянки отряда и там действовали по своему усмотрению. Вредили врагу, как умели. Провода уже брали не у столбов, а резали от телефонной связи, натянутой немцами. На эти натянутые обрезки уже налетали не только мотоциклы и велосипеды, но и автомобили, и танкетки, и даже лошади, так как наши бойцы в спешке или по небрежности оставляли после своего ухода провод в натянутом состоянии. Немцы быстро разобрались в нашей тактике. С наступлением темноты по шоссе стали ходить танкетки или броневики и запросто рвали те нитки проводов, которые партизаны успели натянуть. Ночью машины шли большим скопом с танкеткой или броневиком во главе. Во многих местах на нас устраивались засады. На одну из таких засад напоролась наша группа около шоссе Ленинград-Москва в двух километрах от поселка Саблино, когда мы туда подходили по невырытой картошке. Впереди шел Сергей Уваров и не доходя два-три десятка метров до дороги, чуть не наступил на немца. Тот вскочил, подтягивая нижнюю часть обмундирования, пытаясь схватить лежавшую рядом винтовку, но Сергей опередил его, выстрелив два раза в упор. Нам пришлось поспешно ретироваться. Когда уже достигли опушки, по лесу застучал станковый пулемет. Значит немецкое командование отнеслось со всею серьезностью к незначительным, на наш взгляд, нарушениям ритма их деятельности на дорогах и потерям, которые происходили по нашей вине. Таким образом, изобретение Николая Ивженко, принесшее какой-то ущерб фашистам и слегка активизировавшее действия отряда, чуть было не обернулось неприятностями для партизан. От этого способа ведения войны постепенно отказались. Но не все. Неожиданное упорство проявил Евгений Спиридонов. Три или четыре раза он натягивал провод перед вечером или на рассвете и каждый раз неудачи. Тогда он пришел на дорогу засветло, а ушел оттуда на следующий день после обеда, уже выполнив свой замысел. Этой операции предшествовала небольшая подготовка: был найденгде-то достаточно длинный кусок стального троса и нетолстая, но прочная шелковая нитка, которую Евгений с помощью золы, угля и воды подогнал под цвет дорожной пыли.
Аккуратно ползая вдоль шоссе, нашел подходящее место: деревьев здесь не было, но зато Напротив вкопанного с одной стороны дороги телеграфного столба, за кюветом другой стороны в землю врос здоровенный валун. Дальше Женя рассказывал так: «Я еще до темноты понял, что у столба не замаскироваться, и, устроившись шагах в двадцати от него в кустах, стал ожидать наступления ночи. Дорога притихла сразу, как только спустились сумерки. Очень редко проходила танкетка или броневик во главе нескольких машин. И опять тишина. Часть ночи пришлось провести за прилаживанием троса к камню и репетицией перетаскивания другого его конца к столбу и крепления к нему. Наконец, доработав необходимые приемы, я прикрыл нитку песком и пылью и уселся в кустах. Ночь ничего не дала. Напряжение ушло впустую. Утро началось активной деятельностью транспорта на шоссе. Движение на магистрали шло непрерывно. Я выбирал момент для выполнения акции и не находил. Уже начал думать, что не способен завершить задуманное. Ведь ждал более полусуток! Один! Наконец вижу, что шоссе пусто и бежит броневичок. Потом, вскоре за ним показалась легковая машина. И я решился. Подскочил к столбу, за нитку втянул трос, натянул, обмотал вокруг столба и не заметил за работой, как все произошло. Столб сильно дернуло, накренило. Трос лопнул. Я схватил винтовку и выскочил на дорогу. Легковой автомобиль с разрушенной кабиной лежал перевернутым в кювете за обочиной дороги. Подбежал к машине и не понял, там, кажется, все были мертвы. Взял два пистолета, шмайсер и карабин. Потом вспомнил о тросе. Снял его куски со столба и камня. Забрал оружие, трос, нитки и пошел в противоположную сторону, путать следы. Ходил по наезженным колеям дорог, чтобы машины шинами стерли мой след и собаки не могли его взять».Женя, как и все наши, сначала заявился в расположение разведки. Дубов, выслушав этот рассказ, сделал ему выговор за то, что вместе с оружием не взял документы убитых. Иногда оперативные группы приводили в лагерь языков. Среди них были солдаты и офицеры. Брать их было не так сложно, как разведкам воинских частей, находящимся в боевых порядках линий обороны. Проще всего было брать связистов. Производился обрыв телефонной нитки и поблизости от него залегали трое-пятеро партизан. Немецкие связисты, как правило, шли исправлять повреждение вдвоем. Им давали возможность наладить связь, а потом брали. Обычно эта операция была связана с короткой борьбой, а иногда немцы сдавались добровольно. Но неудач почти не было. Вообще, солдат и младший командный состав брать было не очень сложно. Но нужны были и офицеры. Их тоже брали. Два – три партизана выходили на проселочную дорогу, садились в проезжающую телегу и ехали в любом направлении, куда ехал крестьянин (или крестьянка), выглядывая среди встречных подходящую добычу. Остальное зависело от обстоятельств…
Иногда приходилось долго ждать, притаившись на краю деревни, когда пара офицеров отправится погулять на свежем воздухе. Или сидеть в засаде у дороги, пока не появится офицер с мотоциклистом. Допрос пленных велся просто. У партизан нет возможности соблюдать правила юрисдикции, но и жестокости не применялись. Допрашиваемого спрашивали, будет ли он честно отвечать на вопросы? Если следовал ответ «нет», его уничтожали. Если он отвечал и лгал – тоже ликвидировали. А тем, кто говорил правду, сохраняли жизнь и отпускали пари перемене места стоянки отряда.В штабе отряда накопился материал разведданных о противнике, который мог быть полезным советскому командованию в Ленинграде. Сам по себе назрел вопрос о доставке его. Командование отряда перед заходом в тыл противника получило задание разведать положение немецких войск в поселке и на станции Саблино. Приложив к отчету и эти сведения, можно было отправлять людей через линию фронта. Мы готовились к разведке, когда ко мне подошел Абрам Фарбер и попросил взять его с собой, так как в поселке, якобы живет его тетка, и он с ее помощью сможет легко получить нужные нам сведения. Я не возражал против такой инициативы. Рябов тоже дал согласие, и мы двинулись в путь. Саблино лежало перед нами, как на ладони. Но дальше без особых предосторожностей идти было нельзя. По предложению Фарбера, я принял решение послать в поселок его одного, а самим ждать на месте его возвращения. Наблюдая за удаляющимся посланцем, кто-то из партизан сказал, ни к кому не обращаясь: «Не верю я этому рыжему. Он хотя и еврей, а все-таки запросто может продать нас немцам». Я возразил, казалось невероятным, чтобы еврей сам полез в лапы фашистам, так как нам уже не раз приходилось слышать об их зверствах. Но ребята, словно сговорившись, все четверо стали выражать свои опасения, допуская возможность предательства.Оставив двоих на месте, куда должен был возвратиться Фарбер, остальные трое отошли на ближайшую высотку в направлении лагеря. Двое оставшихся товарища получили задание внимательно наблюдать. Фарбер возвратился явно раньше, чем его ждали. Наблюдатели, запыхавшись, сообщили, что немцы окружают высотку, где они только что находились. Стало ясно, что Фарбер – предатель. Сразу в отряд с этим известием отправился Георгий Шигорин – он лучше других ориентировался в лесу, а его силе и выносливости могли завидовать самые видные спортсмены. Мы же отошли в удобное место, решив посмотреть, что будет дальше.Ждать пришлось недолго. Большой немецкий отряд с Фарбером и двумя и двумя офицерами во главе проследовали в том направлении, куда недавно ушел Георгий, к месту стоянки нашего отряда. Кто еще вчера мог подумать, что среди нас жил Иуда, решивший ценой продажи товарищей, с которыми несколько лет вместе трудился и пошел воевать, получить доверие и благосклонность врага!В отряде был заведен порядок: на случай смены места стоянки, заранее намечались места резервных встреч, которые сообщались группам, уходящим на операции. На одну из таких точек направились и мы. Там встретились со связным из отряда, который привел нас на его новую стоянку. Предателя мы пытались найти и свести с ним счеты, но безуспешно, так как он вскоре исчез из Саблино, где некоторое время был переводчиком (сведения могут быть неточными). После войны слышали о том, что кто-то из наших (предположительно Соловьев), попав в плен, встретил его в Дахау. Узнали друг друга. «Пикнешь – уничтожу» — бросил Фарбер, опасавшийся своего происхождения и предательства.Так нам пришлось пережить тяжелейшее испытание – предательство. А вскоре и другое: по приказу Рябова без выстрела уничтожили засланного в наш отряд немецкого шпиона.
В отряде с каждым днем все сильнее ощущался недостаток продуктов питания. От недоедания бойцы стали слабеть. Кроме, пожалуй, персонала разведок, которые иногда кое-что добывали у немцев. Командование отряда оказалось перед необходимостью изменить тактику. Отобрали десять добровольцев, присоединили их к разведчикам. Вышли к дороге и долго наблюдали. Наконец, нам показалось, что по ней движется то, что нужно: шел огромный фургон, такой, какого я никогда до этого не видел. Впереди, как муравей перед жуком, катился легковой автомобиль.Ясно! Интенданты везут к фронту продовольствие. Решение пришло само собой. Взрыв противотанковой гранаты опрокинул легковую машину, а несколько выстрелов покончило с водителем и сидящими рядом с ними, остановив громадину. Наши бросились к задней двери кузова. Но оттуда посыпались на дорогу …немецкие солдаты и сразу попрыгали в придорожный кювет.
Все, что угодно можно было ждать, только не это. Кто-то из партизан швырнул в нутро фургона гранату, загремели выстрелы. Дорога разделяла лежащих в кюветах немцев и партизан.Не знаю, что за вояки были на той стороне, но для нас–то этот бой явился первым испытанием. И приятно отметить, что люди, еще два месяца тому назад не имевшие понятия, что такое война, вели себя правильнее, чем кадровые фашистские вояки, превосходящие нас по численности в три раза. В кюветах по ту сторону шоссе, блестя касками, сидели немцы плотно друг к другу. У них чувствовалась растерянность, не слышно было команд. Из их траншей беспрерывно гремели выстрелы, летели гранаты с длинными деревянными ручками (они напоминали биты для игры в городки) и, как правило, улетали и рвались позади нас.Как грибы, удивительно похожие своими касками, головы немецких солдат торчали с противоположной стороны дороги. Партизаны на выбор стреляли в эти каски, бросали туда гранаты и куда точнее, чем немцы. И вдруг, на фланге с нашей стороны через дорогу переметнулся человек, и, не добегая до кюветов, растянулся плашмя за проезжей частью. Автомат его короткими очередями бил и бил по каскам, которым некуда было скрыться от его огня, пока у Ржаченко (это был он) не кончились патроны. Из немецкой траншеи то и дело вылетали в воздух зеленые ракеты, видимо, утвержденные на этот день, как аварийные.
Но вот на штыке поднят белый лоскут и довольно сносно по-русски звучит просьба о прекращении стрельбы, чтоб позаботиться о раненых. Прекращение огня было выгодно обеим сторонам. У нас тоже есть раненые, двоих надо нести, да к тому же к немцам с минуты на минуту должно подойти подкрепление. Я ответил согласием. Оставив прикрытие, партизаны углубились в лес. И вовремя: сначала над дорогой пролетел самолет, а вслед за ним появмлся броневик и открыл беспорядочный пулеметный огонь по лесу.Когда мы догнали своих, выяснилось, что не хватает отрядного снайпера Николая Ивженко. К плохому настроению из-за неудавшейся операции, из-за раненых товарищей прибавилось тревожное чувство в связи с исчезновением Ивженко. Николая знали, ему верили, но его не видели ни убитым, ни раненым, а воспоминание о предательстве было свежо. Из предосторожности отряд снялся и перешел на новое пристанище, оставив на старой стоянке бойца, на случай возвращения Ивженко. Дежурных меняли дважды. Ивженко не было… Только на второй день к обеду в сопровождении дежурного в лагере появился Николай. Он, оказывается, так же, как Русаченко, перескочил через шоссе, чтобы действовать эффективнее. Погнался за убегавшим немцем, ударил его по затылку прикладом, я тот, падая, выстрелил. Пуля ударила в шапку и через нее по виску. Упал без сознания, а очнулся – кругом темно и тихо, никого поблизости нет. Добрался до большой елки, старался восстановить память.У Николая имелась немецкая карта этой местности, но не было компаса. Вспомнив о магнитных свойствах стали, принялся усердно тереть швейную иглу о лезвие финки… Иголку перевязал посередине ниткой и с этим импровизированным компасом добрался до отряда. Идти было трудно, кружилась голова, то и дело терял сознание, но все же шел… Ослабев, шел по дорогам, пренебрегая опасностью… По пути уничтожил немца, крутившегося возле женщины, косившей траву. Оружие принес в отряд.Наутро отряд вновь пошел петлять по лесам и болотам. По-прежнему не было постоянной базы и все снаряжение партизаны таскали на себе. Люди устали, проголодались, потому что три дня ничего не ели кроме грибов и ягод. Остановились на отдых в лесу. Поблизости не было ни одного населенного пункта. Вдруг невдалеке послышались одиночные выстрелы. Ржаченко приказали узнать, что это за выстрелы?
Он захватил с собой Женю Мясникова и Васю Никифорова. Ребята ушли, а выстрелы через некоторое время начались снова. Отряд ушел с поляны, замаскировался и стал ждать возвращения разведчиков. Наконец, в той стороне, откуда ожидали возвращения товарищей, раздался треск. Появились Русаченко, а за ним Мясников, ведущий крупного артиллерийского коня, которого «оседлал». Вася с ведром в одной и вещевым мешком в другой руке. Перед ним на холке коня висели набитые картошкой шаровары… Если бы не картошка с лошадкой, Ржаченко получил бы строгое взыскание за самодеятельность. Но сейчас за него был весь отряд, 80 полуголодных людей. Мы отошли на пару километров и, выбрав подходящий лесок, расположились на отдых. Конину и картошку по братски поделили, разожгли костер и … наконец-то насытились. А вот что произошло у разведчиков. Ориентируясь на выстрелы, ребята подошли к расположившейся лагерем немецкой артиллерийской части. Видимо, было время обеда. Недалеко от землянки, к которой они приблизились со стороны леса, несколько немцев пили пиво и упражнялись в стрельбе из пистолетов по пустым бутылкам. Удалось незаметно пробраться в землянку. В углу была картошка. Заполнили ею ведро и вещмешок. Но этого показалось мало. Тогда сняли с сука возле землянки выстиранные шаровары и заполнили их. Прихватили с собой буханку хлеба. Потом решили прихватить и коня, который вместе с другими щипал траву на опушке леса. Это и транспорт, и неплохой приварок картошке. Подползти, отвязать и увести коня в лес было делом пяти минут. Одним из самых серьезных заданий, порученных отряду, являлось определение местонахождения, тщательно замаскированной немцами, крупной промежуточной базы, через которую поступало подкрепление и боеприпасы для фронта, а так же переправлялись в тыл раненые. Обе разведгруппы старались изо всех сил. Сведения собирали тщательно, постепенно подбирались к базе. Помогли и допросы пленных, и встречи с местными жителями. Когда же обнаружили базу у шоссе между Тосно и Лисино-Корпус, обе группы разведчиков отряда приступили к поочередному наблюдению с целью подготовки для нападения. Атаковали перевалочную базу всем отрядом, тремя группами, общей численностью более 70 человек. Был уничтожен большой конный обоз, много солдат и офицеров, захвачены документы. Операция, подготовленная на основе разведданных и произведенная внезапно, прошла успешно и без потерь. Тосно - Лисинское шоссе постоянно привлекало внимание советского командования и, в частности, штаба партизанского движения. Помню мне, подраненному и подмороженному в последнем походе, заведующий военным отделом горкома М.Ф. Алексеев – член ЛШПД предложил возглавить отряд специального назначения для выполнения задания именно в этих местах, которые я хорошо знал. И только по состоянию здоровья, я отказался от этой почетной задачи.Нападение на промежуточную базу, естественно, не обошлось без мелких, но запоминающихся эпизодов. В одной из атакующих групп, которой руководил Рябов, находился саженного роста боец Павел Бажулин. Внимание командира отряда привлек солидного вида сундук, находившийся в одной из повозок. Неизвестно, что он подумал о содержимом сундука, но решил, не вскрывая его, взять с собой. Недолго думая подозвал Павла, несколько партизан помогли взвалить поклажу на его могучие плечи и не менее двух километров сундук транспортировался таким способом по бездорожью лесных дебрей. Но вот привал. Взмокший Бажулин наконец-то освободился от пятипудовой ноши. Вскрыли. В сундуке в промасленной упаковке лежали стальные части какой-то машины. Там же произошел эпизод, который чуть не стоил мне жизни. Когда отгремели последние выстрелы и взрывы гранат, а партизаны направились в лес, ко мне подошел Копьев и от имени командира отряда приказал задержаться и понаблюдать за базой. Отойдя в удобное место, я замаскировался в кустах и стал ждать. Время шло медленно, тянуло к товарищам. На базе царила мертвая тишина. Так продолжалось больше часа. И вдруг, когда я уже начал ломать голову, как быть дальше, из калитки вышли две женщины. Потом еще две и еще, и еще… Я не знал, верить или не верить глазам! Кого же мы атаковали?! А женщины, держась недалеко друг от друга, направились в сторону леса. Две из них шли недалеко от кустов, где я сидел. Мысль лихорадочно работала: «Кто же эти женщины? Что мы натворили на этом хуторе?» И решение пришло: надо выйти из укрытия и поговорить с этими двумя, молча идущими в десяти шагах от меня. Решил выйти безоружным, чтобы не напугать и выглядеть невоенным. И в тот момент, когда уже стал подниматься, чтобы выйти из кустов, уидел на груди у «Женщин» автоматы. Пригляделся пристально и понял смысл маскарада: немцы пошли искать нас, обезопасив себя женской одеждой. Отряд, вытянувшись змеей, продвигался по лесу и лесным полянам. Устали и машинально двигались вперед, уходя подальше от разбитой базы противника. С опозданием услышали рев юнкерсов, видимо, возвращавшихся с бомбометания на небольшой высоте прямо у нас над головами по тому же курсу, что и мы Мы, согласно инструкции, залегли и не двигались. Но кое-кто, нарушая правило, стали подниматься и перебегать. И вдруг над головой, чуть не задевая вершины деревьев, пронесся бомбардировщик, стало ясно, что нас обнаружили. Не знаю, как у других, а у меня засосало под ложечкой. Лишние 2-3 часа отряд провел в ходьбе, чтобы замести следы и ликвидировать, допущенную оплошность. Потом некоторые признались, что была такая мыслишка, о том, что самолеты специально искали нас. С каждым днем мы приобретали опыт жизни и войны в тылу врага…Так медикаменты и перевязочный материал мы взяли у немцев. Продовольствие и частично оружие, и боеприпасы старались добывать тем же путем. Стали даже подумывать о создании тайников с продуктами и оружием. За счет противника обзавелись отличными топографическими картами, компасами, бритвами и другими, часто мелкими, но необходимыми в наших условиях вещами. Но были проблемы, которые мы не могли тогда решить самостоятельно. Раненых, в отсутствии базы, приходилось переносить на носилках. Их число увеличивалось, а правильной медицинской помощи не было. Люди уставали, а это не могло не отразиться на боеспособности отряда. Но главное, по-прежнему не было постоянной связи с командованием.
Поэтому особенно велика была наша радость, когда в лесу повстречали местный партизанский отряд. Дело было так:
Наша пятерка разведчиков шла на задание. Я с Шигориным шел впереди, а на расстоянии прямой видимости двигались трое остальных. Легкий встречный ветерок донес, настороживший нас, слабый запах костра. Вдруг нас, меня и Шигорина, окружили, обезоружили и обыскали. Незнакомцы так увлеклись, что не заметили, как сами оказались на мушке, услышав повелительную команду «руки вверх! Стоять тихо!» Мы быстро забрали свое оружие, а оружие «оппонентов» сложили в стороне. И тут увидели бегущих в нашу сторону вооруженных людей. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы пожилой мужчина не крикнул: «Прошу старшего из прибывших отойти со мной в сторону. Всем опустить оружие!» Я подошел к нему. Это был командир партизанского отряда. Мы быстро поняли друг друга. В расположении отряда, насчитывавшего человек 35-40, нас до отвала накормили горячей пшенной кашей со льняным маслом. Но наши попытки получить сведения об этом отряде успеха не имели. Мы встретились с ними во время их обеденного привала. Место их основной базы осталось для нас неизвестным. Без утвердительного ответа остались и наши вопросы относительно возможности где-то пристроить и лечить наших раненых, провести одну-две совместные боевые операции, связаться с Ленинградом, наладить связь с местными жителями.С их помощью встретились с представителями другого такого же отряда, но и там результаты переговоров ни к чему не привели. Договорились о времени и месте встречи командиров трех отрядов, но кроме наших никто не явился. Больше мы с ними не встречались. Стала очевидной и острой необходимость возвращения в Ленинград, если не всего отряда\, то хотя бы его части. Командование отряда решило выходить всем. Ранним утром, когда партизаны покинули лесную стоянку между поселками Андрианово и Рябово, и вытянулись в походную колонну. Часа через четыре пересекли шоссе Тосно – Лисино-Корпус и остановились на просеке примерно в трехстах метрах от шоссе. Дальше должны были двигаться в направлении на разъезд Стекольный. Рябов предложил финал похода отметить «шумом» на шоссе. Возражений естественно не было. Он отобрал 5 человек, включая разведку Русаченко и нашу, и решил возглавить диверсию. Оставив поклажу на просеке, мы расположились в кювете вдоль шоссе. Договорились атаковать только отдельную группу из двух-четырех машин. В том месте, где канава, по которой мы подошли из леса, соединялась с кюветом шоссе, вместе с Рябовым засели 6 человек, чуть дальше еще пять. Метрах в десяти от них – Русаченко с Мясниковым, потом я и еще дальше Шигорин с Уваровым. Смотрю, как обстоятельно готовятся к бою мои товарищи, и сам укладываю перед собой гранаты на боевом взводе, запасную обойму, протираю затвор винтовки. Через некоторое время со стороны Лисино-Корпус показались три грузовых автомашины. Вижу, как затаились мои друзья. Совсем рядом ревут моторы. Мимо Георгия, потом передо мной проходит одна машина, другая. Вот Русаченко, встав на одно колено, тряхнул гранатой, после щелчка подержал две, две с половиной секунды в руке и не бросил, а как-то сунул ее перед машиной, распластавшись одновременно со взрывом. Шигорин, встав во весь рост, швырнул двухкилограммовую гранату. Но она взорвалась за машиной… Вторая угодила в кузов – раздался страшный взрыв и кузова не стало. (Видимо там находилась взрывчатка). А автоматчик и шофер из сохранившейся почему-то кабины открыли огонь по Георгию и Сергею. Первым же выстрелом я убрал шофера. Автоматчик уже бьет в меня. Пули визжат и щелкают рядом, а я, чуть не плача от злости, лежа на спине, руками и зубами рву застрявшую в патроннике гильзу. Наконец вытащил. Отполз по кювету, выглянул. Автоматчик пытается выпрыгнуть из кабины на противоположную сторону дороги. Моя пуля настигла его.Оглянулся кругом – никого нет. Только слышно, как во второй машине кричит раненый немец. Ищу Георгия. Его нет. Убежать он не мог, я его слишком хорошо знаю. Пока бегаю и ищу в сознании роем проносятся воспоминания о Георгии. Это он посоветовал мне вступить в отряд и поручился за меня. До войны у нас с ним было много общего. Он – конструктор, а я тоже люблю конструктивные головоломки. И мы вместе много времени уделяли этим вопросам. Оба холостяки и нам никто не мешал убивать время на охоте, за шахматами и преферансом. У нас была даже внешняя схожесть. Нас многие считали братьями. Его старшим. Он и действительно на два года старше. Я в нем видел много хороших отличительных качеств, гордился и ценил его дружбу. Это был человек открытой и чистой души. Он готов был всем верить и если нужно помочь. Ясное мышление и неограниченное трудолюбие приносили много приятного окружающим, ему самому и заводу «Большевик». Своему атлетическому сложению и физической силе он не придавал никакого значения. А стоило! Как-то я и еще три приятеля приезжаем в выходной к нему в Рыбацкое. Он закончил ремонт лодки и решил переправить ее на берег Невы. Нашему появлению обрадовался «Поможете?». «Конечно!» Он берет якорь, мы четверо лодку. Шагает не оборачиваясь. Мы отстаем. Тяжеловато. Опускаем лодку на землю, отдыхаем. Смотрим – возвращается. Бросает нам якорь, берет на плечи лодку и пошел. С якорем у нас получается еще хуже: тяжел, толкаем друг друга, обливаемся потом, не справиться. Георгий возвращается со своей лодкой. Поддерживая ее одной рукой, в другую взял якорь… Мы тоже шли к Неве. Или вот рассказала его соседка. Георгий возвращался домой где-то около полуночи и услышал приглушенный женский крик. Подошел. За калиткой палисадника шла борьба. Здоровенный детина насильно целовал и прижимал к себе девушку, а та отбивалась из последних сил. «А ну брось!» — приказал Георгий, входя в калитку. Подвыпивший незнакомый парень – великан по размерам. Не отпуская руку девушки, изумленно уставился на Георгия, дескать кто это решился ему мешать? Оттолкнув девушку, он ринулся на Георгия, по воздуху прошелся огромный, как кувалда, кулак, но не достиг цели, а сам его обладатель уже лежал на садовой дорожке, сраженный сокрушительным ударом. Георгий взял, как куль, обмякшего «героя» за воротник и брюки, перенес на закраек дороги и пошел домой.И тут же вспомнился недавний случай. Возвращаясь с задания в лагерь, мы с ним обнаружили в лесу телефонную связь и трудились над ее разрушением. Точнее трудился я, а Георгий мечтал, лежа под елкой. Я срезал провода на участке в 100-150 метров и сматывал их в моток. Так увлекся работой, что не слышал, как подошли два «фрица». Мое присутствие на линии связи для немцев тоже, видимо, было неожиданным. Один из них заорал во всю глотку «хенде хох!» Второй прыгнул мне на спину, видимо пытаясь пленить. За стараниями сбросить с себя противника, я не заметил, как появился мой напарник и то, что творилось за спиной. Но скорее почувствовал, чем увидел, как от меня отделился враг. В следующий момент моим глазам представилась картина: в каждой руке Георгий держал за шиворот по немцу, развел руки, дважды ударил их лбами и бросил бездыханными на землю, как ненужные вещи. По его просьбе, я никому в отряде не сказал об этом происшествии. Да и самому мне неприятно было вспоминать о своей оплошности.И вот поиски тщетны, Георгия нет. Направился к просеке и встретил Русаченко, Мясникова и Никифорова, возвращающихся к месту нападения, чтобы забрать документы, что найдется подходящее и сжечь машины. Иду с ними с целью найти Шигорина. Его нигде нет, а у ребят перестрелка с немцем, укрывшимся за колесом первой машины. Русаченко подбирается к нему с гранатой, а Вася, отвлекая на себя немца, стреляет из своей винтовки СВТ. Мясников в роли наблюдателя, т.к. потерял винтовку в начале боя. Я тоже начинаю стрелять, перекатываясь на другое место после каждого выстрела. Наконец, Женя бросил гранату, и стрельба умолкла. Подхожу к Васе, он стоит на одном колене, опираясь на винтовку, будто задумался. Я хлопнул его по плечу, а он вдруг захрипел и повалился. Кричу ребятам. Какие тут документы и трофеи! Такая потеря! И в самом конце похода. Пока Васю донесли до леса, он затих, вытянулся. В это время к подбитым машинам подошли два броневика и открыли стрельбу из пулеметов по лесу. Разрывные пули хлопали над головами, а мы под этот аккомпанемент хоронили товарища. Ножами вырылинеглубокую могилу, засыпали тело, сверху набросали камней и, склонив, обнаженные головы над последним пристанищем друга, постояли в минутном молчании. Потом дали три прощальных залпа в сторону шоссе, откуда все еще били броневики и направились к просеке. Там уже никого не было. Не нашли мы и своих вещмешков. Около пяти километров мы шли по следам отряда, но поняли, что не догнать, потеряли слишком много времени. Решили переходить линию фронта самостоятельно. По пути попали на место недавнего боя наших передовых частей с наступающим противником. Взяли две плащпалатки, запаслись концентратами гречневой каши, захватили кастрюлю и ведро. Вместе с Женей Мясниковым подобрали для Русаченко хромовые офицерские сапоги (его были вдребезги разбиты), удалив из них остатки их бывшего хозяина с последующей простейшей обработкой, о которой, конечно, ни слова не сказали Жене Русаченко.Запасшись таким образом продуктами питания на дорогу, мы пересекли железнодорожную линию недалеко от разъезда Стекольный (мы, как командиры разведок, знали, что здесь должен был пройти отряд) и остановились на привал. Пока в ведре и пятилитровой кастрюле варилась каша, мы не сдержались и съели по концентрату в сухом виде. Потом навалились на ведро с кастрюлей. Съели все без остатка, но за такое упорство были жестоко наказаны… Мы попытались идти дальше, с трудом проковыляли около 3-4х километров и вынуждены были остановиться: животы вздулись, мы корчились от боли, идти не было сил… Завалились в кусты и полупроспали до утра, когда нас вдруг разбудил грохот артиллерийской стрельбы. Снаряды проносились прямо над нами. Оказалось, мы отдыхали на расстоянии каких-нибудь двухсот-трехсот метров от огневой позиции немецких батарей. Буквально на глазах у немцев, держа их (а они нас) на прицеле, мы пошли вперед (в направлении стрельбы пушек) через болото. Не успели еще ступить на твердую землю, как услышали окрик: «стой, руки вверх!» Подошел красноармеец, забрал оружие и доставил нас в свою часть. Полк, в который мы попали, находился в 2-3 км от деревни Аннолово. Немцы окружили его с трех сторон, его позиции расстреливала артиллерия, бомбила авиация. Не хватало продовольствия и боеприпасов, но полк сражался. За горячей похлебкой в разговоре с командиром полка, мы поделились своими наблюдениями, а он сообщил, что полк по приказу должен отходить на Павловск. Тут же у костра командир полка сознался, что это последняя еда, имеющаяся в наличии полевой кухни. Немцы мешают подвозу, бомбят. «Не знаю, чем буду кормить людей завтра» — добавил он уныло. Кто-то из нас троих высказал мнение, что к немцам существует подвоз продуктов и можно кое-что позаимствовать у них.
Потом родился план организации приобретения продуктов. Мы предложили командиру свои услуги и он согласился. Но предложил участвовать в деле кому-то одному. Мы с Мясниковым крепко спали, когда Русаченко возвратился из ночной операции со взводом полковой разведки. Они без единого выстрела и шума доставили в расположение полка пять конных подвод с продуктами питания, предназначавшихся для немецкой части. Рано утром вновь двинулись в путь. Лес, где остался в трудной обороне полк, сменился редколесьем, потом с редким кустарником и вскоре мы подошли к расположенному на берегах р. Ижоры селу Аннолово. Недалеко от берега реки, прямо через сады и огороды – свежевырытые траншеи, и ни души кругом. Вот брошенная пасека. Открыли крышку улья – полно сот с медом. Пожалели, что выбросили ведро, а в желудке много не унесешь. По большому деревянному мосту перешли на другой берег. Здесь у самого моста остановилась полуторка и с нее спрыгнули десять ладных парней с автоматами, парой гранат у каждого, аккуратными рюкзаками за спиной. Все они выглядели ровесниками лет по двадцати пяти. Старший группы, догадываясь откуда мы, и убедив нас в том, что он